Конец ноября - начало декабря 1941 года были отмечены сильнейшими холодами, свыше 40 градусов. В товарняке стены были одинарными и даже со щелями.

Печь топили непрерывно, пиля и рубя тут же в вагоне раздобытые на станциях дрова. Она раскалялась добела, стоять около нее было невозможно, но стоило только перестать топить, как она быстро остывала, и в вагоне воцарялся холод.

Пришлось мне заняться рационализацией. На одной из станций я отыскал планки, кирпич и проволоку, обложил буржуйку кирпичом, накрепко скрепив проволокой. Площадь печи стала в три раза больше, а тепло держалось в несколько раз дольше. Около печи можно было стоять и греть на ней чайники, чугунки и др. За такое "удобство" пассажиры вагона отблагодарили меня сковородкой жареной картошки, и мне показалось, что ничего вкуснее я в жизни не ел…

…12 декабря прибыли на станцию Миасс, фактически пробыв в дороге 20 дней. На жительство меня распределили в село Сыростан, которое находилось от места строительства будущего автозавода на расстоянии 24 км. Разместили нас с плавильщиком Семенковым в избу, где в одной комнате пришлось жить четверым хозяевам и нам, поселенцам. Места не было, поэтому мы с Семенковым спали вместе на узкой одноместной кровати. Тревожный это был отдых и сон…

Я поступил во временное распоряжение главного механика будущего завода, мне поручили вести учёт прибывшего и прибывающего оборудования. При морозах, доходивших до 50 градусов и более, мне приходилось часами в худой одежонке в течение суток снимать наледь с инвентарных номеров прибывающего оборудования и заносить в специальный журнал. Немного отогревшись в маленькой котельной, снова шёл на мороз. Работали сутки, двое отдыхали, но отдых был условным.

(…) Для доставки приехавших москвичей к месту размещения были выделены пять маломощных ЗиС-3. Попасть в них было сложно: каждому хотелось оказаться в тепле пораньше. Но даже счастливчики в машине в большинстве случаев до Сыростана не доезжали.

Зима была морозной и снежной. Проехав с полкилометра, перегруженная машина начинала буксовать. Мы вылезали из коробки и начинали "спасательные работы". Вытащив застрявшую машину, снова загружались в неё, но через 200-300 метров всё начиналось сначала.

Выехав в шесть часов вечера, появлялись в Сыростане в шесть часов утра, промёрзшие и измученные до потери сознания. Немного перекусив, я замертво валился в кровать, но выспаться не удавалось. Через 5-6 часов хозяин звал колоть дрова. Брали топор, пилу, сани, шли в лес, пилили, рубили, складывали, чистили двор. А на следующий день к 16 часам уже надо было снова отправляться на завод на сутки.

(…) Сложно было с питанием. Норма продуктов, выдаваемых по карточкам, была явно недостаточной. Единственная открывшаяся столовая, в которой кормили по талонам, в своём меню имела: первое блюдо - баланда (вода, заправленная мукой, с 2-3 небольшими картофелинами и чайной ложкой жира), второе блюдо - затируха (растёртая жидкая мука с чайной ложкой жира), на третье иногда давали стакан подслащённого чая.

Мы не роптали, зная, что на фронте еще тяжелее. Среди эвакуированных москвичей были такие, кто пытался сбежать со строительства завода на фронт: "Если убьют, так убьют, зато от голода там не умрёшь". Однако военкомат возвращал их обратно, ибо фронт остро нуждался в технике.

(…) В апреле 1942 года нас решили переселить из Сыростана в Тургояк (12 км от завода). Стояла весенняя распутица, машина без конца буксовала. Выехав в 10 часов утра, мы в семь вечера находились в четырёх километрах от цели. Больше шлёпали по лужам, чем сидели в машине, ежечасно вытаскивая её из заполненной водой колеи.

Мы были насквозь мокрыми и голодными. Под конец она так засела, что вытащить её могла только другая машина. Оставив транспорт посреди дороги вместе с пожитками, пошли в Тургояк пешком, в сельсовете узнали адреса жительства.

Меня отправили на улицу Октябрьскую, дом 24, к Лузиным. Это был небольшой дом на две половины. В одной жила невестка Лузиных с тремя детьми, в другой - И. Д. Лузин с женой и сын его с женою. В полуподвале была кухня, куда втиснули кровать и сказали, чтобы я на ней располагался.

Такое "прибавление" в семействе на мизерной площади мало обрадовало хозяев. Но всё же в первый вечер они, видимо, учитывая мое измождённое состояние, усадили меня за стол на этой же кухне, угостили варёной картошкой "в кожухах", налили стакан молока и стакан сладкого чая. Посоветовали лечь спать, а чемоданчик забрать в сельсовете утром. Через полчаса я спал мертвецким сном.

Утром нашёл свой чемодан и через 10 минут завтракал в кухне Лузиных. Завтрак мой состоял из 150 г хлеба, 20 г жидкого масла, луковицы, стакана тёплого чая и ложки сахара.